Читаем без скачивания Проданные годы [Роман в новеллах] - Юозас Балтушис

Деревенская, крестьянская тема для литовской литературы не нова, она для нее даже традиционна. Однако роман Балтушиса в самой художественной сути своей таит нечто новое. Ему свойствен какой-то особый колорит, мягкость, глубина понимания, особое настроение. Не так легко объяснить, в чем тут дело, но, думается, читая книгу, вы заметили, что, как ни мрачна действительность прошлого, роман как бы освещен оптимистическим чувством. Самая действительность отнюдь не смягчается при этом, напротив, в солнечном свете только резче становятся тени, и все же при чтении вами овладевает бодрое, жизнерадостное настроение. «Проданные годы» не только роман отрицания прошлого, но и ясного понимания этого прошлого, объяснения его. Как во всяком большом произведении искусства, в нем есть своя художественная тайна, свой секрет.

Секрет этот станет нам понятен, если мы обратимся к истории создания романа.

Еще в годы буржуазного режима возник у Балтушиса замысел книги такого рода. Более того, к началу 1941 года работа в основном была закончена. Отрывки даже появились в печати. Но во время войны рукопись погибла. Вспоминая о характере той книги, автор говорит, что это была сердитая книга, в ней было больше ненависти к кулакам, чем объяснения жизни. И это естественно. С тех пор прошло много лет. Писатель иными, умудренными глазами вглядывался в прошлое, стремясь не только обличить, но и осмыслить его, рассмотреть в нем черты того будущего, которое стало настоящим. И вглядывался не просто с общедостигнутых высот настоящего, а вспоминая конкретные судьбы прототипов героев, с точки зрения сегодняшнего бытия тех, кто в прошлом был угнетаем хозяевами, а ныне стал подлинным хозяином свободной советской Литвы. Совсем недавно в журнале «Советская литература» писатель рассказал, как создавался тот роман, который вы только что прочли.

«Я хорошо еще с детства знал героев романа „Проданные годы“. Однако, приступая к его написанию, я понял: мне надо увидеть их снова, увидеть реальных, живых, во плоти и крови. Увидеть, какими они стали теперь, пройдя долгий жизненный путь со своим народом.

В отдаленном районе республики разыскал я своего Ализаса, который в „Проданных годах“ сошел с ума от кулацких побоев. Не физическая боль сломила тогда его — что значит физическая боль для пастушка, детство которого было столь безрадостным! Ализас лишился рассудка из-за того, что оскорбили его человеческое достоинство, унизили его в глазах людей и прежде всего в глазах любимой девушки Аквнли. И вот я его увидел. Крепкая крестьянская натура взяла свое, он здоров теперь, нынешняя жизнь вернула ему человеческое достоинство, веру в себя. Работает Ализас в колхозе, считается лучшим столяром, это один из самых уважаемых людей в округе. Нашел я и Аквилю, тоже в колхозе, только в другом районе республики. Все ее дети получили высшее образование, стали врачами, инженерами, агрономами. В день ее рождения они собираются в родном доме и низко склоняют голову перед ней, некогда забитой батрачкой, пасшей кулацкий скот. В другом районе нашел я Стяпукаса, работает он бригадиром и поет совсем не ту песню, что певал в годы моего детства. Отыскал я и батрака Пятраса, несшего свет революции в темную литовскую деревню. Теперь он председатель одного из лучших колхозов республики. Герой Социалистического Труда… Обнялись мы с ним, расцеловались, вспомнили детство, смахнули слезу. И тут я внезапно понял: можно приниматься за роман. Уже можно. Теперь получится».

Трудно что-нибудь добавить к этому. Художественная тайна романа, его оптимистического звучания раскрыта, как говорится, до конца.

Читатель, конечно, обратил внимание на необычную форму книги, состоящую из отдельных новелл. Она так и названа автором — «роман в новеллах». Талант Балтушиса-новеллиста, несомненно, проявился в том, с каким чувством слова, экономией в средствах он рисует своих героев, проявился и в сферической завершенности отдельных глав. Впрочем, только ли талант новеллиста? Разве в блестящих диалогах, где так и сверкает, так и искрится меткий сочный народный язык, в речевых характеристиках героев не сказывается так же мастерство драматурга?

Форма, избранная автором, оказалась наиболее емкой, чтобы вместить щедрое богатство разнообразных деревенских типов, выведенных автором, и этим осветить как бы все углы и закоулки жизни раздираемой классовыми противоречиями деревни и внутреннего мира самых различных слоев этой социальной среды. Фигуры маленьких пастушат, батраков и их хозяев вне зависимости от того, какое место отведено тому или иному персонажу, обрисованы с такой пластичностью и глубиной проникновения в человеческую душу, что каждый из них предстает во весь рост, сохраняя свою национальную и социальную физиономию и индивидуальный облик.

Ализас, в котором погиб талант скульптора, батрак Йонас — человек доверчивой души, покончивший с собой, непокоренный насмешник-большевик Пятрас, чье полное достоинства поведение вселяет страх в хозяйское сердце, и многие другие, уже знакомые вам персонажи — батраки и хозяева — какие это все живые самобытные натуры?

Возник на страницах книги хозяин первого проданного лета героя и ушел с ее страниц, чтобы не возвращаться более, но навсегда запомнился как своей спесивой сентенцией: «А зачем наймиту наука? Свиньям лекции читать?», так и полной неспособностью вести собственное хозяйство, но зато удивительным умением выезжать на чужом горбу.

На одно лето появилась так же бедовая Она. Но уже не забудешь, что именно простоватая Она дает меткую, убийственную характеристику буржуазного государства. «Как так что это — власть! — сердито крикнула Она. — Не знаешь, что это — власть? Власть — это, ну… власть, — начала заметно сбиваться девка. — Власть смотрит, чтобы всем было хорошо, чтобы люди не дрались, потом еще… водку продает, ну, и там… Или ты, глупенький, не понимаешь?».

Но, пожалуй, наибольшего совершенства достигает автор в изображении героев второго проданного лета: семьи кулака Дирды. Семья эта состоит из трех братьев, сестры Салямуте, старухи матери и параличного отца, продолжающего держать домочадцев в своем уже не гнущемся кулаке.

Младший Дирда — кузнец Повилёкас написан так любовно, с таким проникновением в характер, что сразу же завоевывает самую глубокую симпатию и расположение. Повилёкас, как, впрочем, и другие братья, батрак в собственной семье. Деспот-отец полностью присваивает его труд. Но, будучи целиком в материальной зависимости от семьи, Повилёкас уже во многом свободен от духовной кабалы кулацкого хозяйства. Единственная в старой деревне рабочая профессия кузнеца сделала этого доброго, отзывчивого и веселого парня иным человеком. Как он прекрасен в своем человечном отношении к маленьким героям книги. Как искренен в своем горе, переживая смерть деспота-отца. И как еще ограничен в своем идеале личного счастья и в способе достижения его. Смерть отца мало что изменила в семейных отношениях. И доведенный до отчаяния Повилёкас в свою очередь похищает деньги, украденные его сестрой у умирающего отца, и бежит из родного дома с любимой девушкой, которую никогда бы не выдали за младшего сына, обреченного всю жизнь батрачить на старших. Молодому советскому читателю трудно представить себе положение младшего сына в крестьянской семье. Но я, человек, проживший полвека, еще помню, как не в литовской, а в русской деревне девки грустно пели о живущем, правда, уже только в памяти, прошлом:

Милый мой, моя отрада,Я влюбилася в тебя,Я сама себе не рада,Что влюбилася в тебя.Уж ты сватайся — не сватайся,Меня не отдадут,У тебя четыре братаТебе доли не дадут…

Поступок Повилёкаса, совершенный по принципу: вор у вора дубинку украл, вызван волчьим законом жизни, способной искалечить благородную натуру.

Трагикомическая драма собственничества, разыгрывающаяся на глазах героя в доме Дирды, по глубине изображения достойна стать в ряд с лучшими классическими образцами разоблачения собственнического строя, гасящего и уродующего человеческую душу. Проницательность старого Дирды, его здравый смысл свидетельствуют, что в нем погублен страстью скряжничества и накопительства человек далеко не заурядный. Дивная сцена разговора старика с наймитом-пастушонком, раскрывающая проблеск человеческого в старом Дирде, невольно напомнила о Горьком. Талант Балтушиса, думается, внутренне родствен таланту великого русского писателя.

А самый герой-рассказчик, маленький подпасок! Наивная прямота мальчишеского восприятия оборачивается под пером автора тонкой иронией, становится чудесным средством его, авторской, взрослой оценки того или иного героя. И при этом ни на йоту не поколеблена наша вера в правду характера мальчика, в детскую непосредственность его восприятия. Большое это искусство и как немногим оно удавалось!